Страницы

О моих учителях

Мне интересно многое: живопись, современный арт, старые фотографии и много еще чего.

Если же кого-то интересует моя особа и мое творчество, то советую воспользоваться навигацией (та, что на строку выше). Там я в какой-то мере систематизировал личную информацию.

воскресенье, 16 ноября 2014 г.

Пламенный революционер де Сад


Говорят, в штурме Бастилии был виноват маркиз де Сад. Говорят, он там как раз сидел, в июле месяце 1789 года, в компании примерно десятка заключённых. 2 декабря 1814 года скончался философ и писатель, от чьего имени происходит слово «садизм».



 Кстати, в результате исторического штурма из застенков Бастилии освободили всего семерых узников. Зато охраняли их человек сто, а комендантом был и вовсе маркиз. Да не де Сад, а де Лонэ. Маркиз, кстати, это очень высокий титул. Ниже герцога, но выше графа. И до сих пор достоверно неизвестно, был ли де Сад настоящим маркизом или всего лишь графом. Но это так, мелкие подробности.

Так вот, значит. Мимо Бастилии бежала толпа народа. Примерно такая же толпа, как в известном историческом анекдоте про Робеспьера. Вот, кстати, этот анекдот.

Сидит Робеспьер, чай пьёт в кругу семьи. Вдруг за окном шум, крик и топот: разъярённая толпа катится по улице. Робеспьер тут же вскакивает и бежит к двери. «Ты куда?» — спрашивают взволнованные родственники. «Как то есть куда? — отвечает он. — Возглавить народ!» — «Но ведь ты не знаешь, кто они, куда бегут, чего хотят!» — «Неважно! — кричит Робеспьер. — Потом разберёмся! Главное — возглавить!»

Но это я так, к слову. Хотя не только. Из таких мелких штучек, безобидных деталек, из таких вроде бы забавных мыслей, парадоксов и практических навыков, как из кубиков Lego, складываются исторические монстры.

Итак, толпа бежала мимо Бастилии, а оттуда высунулся маркиз де Сад и крикнул: «Здесь избивают заключённых (другая версия: пытают революционеров)! Освободите нас!»

И немедленно то ли толпа бросилась на штурм, то ли Демулен, узнав об этом, произнёс свою знаменитую речь-призыв к восстанию — но Бастилию в итоге взяли, тем самым начавши Французскую революцию. Правда, это было не совсем так. Ведь в числе освобождённых узников не было маркиза де Сада. Потому что он это крикнул из окна 2 июля, а 4 июля его перевели в Шарантон, в дом умалишённых.


Некоторые и вовсе считают эту историю выдумкой. Но если это и легенда, то не совсем бессмысленная. Точнее, очень даже осмысленная. 

Донасьен Альфонс Франсуа, маркиз де Сад (2 июня 1740 — 2 декабря 1811) был отцом Революции. Не данной конкретной Французской, в которой он деятельно участвовал и которую страннейшим образом описывал, а ещё более великой, масштабной и глобальной.

Маркиз де Сад изобрёл Революцию как способ мышления, как мировосприятие, как этику, как личную духовную и телесную практику.

Именно этим он интересен, а не своей политической деятельностью, не своими эротическими приключениями и тюремно-психиатрическими злоключениями. Хотя и того, и другого, и третьего в его жизни было многовато, даже на фоне жестокого, развратного и авантюристического XVIII века. Родился в богатой и знатной семье, служил в армии, безобразничал, распутничал, привлекался к суду за sexual abuse, как сказали бы мы сейчас. За свою нечестивость приговаривался к смерти, бежал, возвращался, его ловили, его рукописи сжигали или они сгорали по революционной нечаянности.

Он был членом революционного правительства — комиссаром здравоохранения, что непременно вызывает циничную усмешку. Протестовал против жестокости своих коллег, был арестован, опять приговорён к смерти, снова бежал, нищенствовал, был театральным рабочим. Последние десять лет провёл в том же Шарантоне, где организовал театр сумасшедших. Об этом, кстати, есть замечательная пьеса Петера Вайса «Марат — Сад» в переводе Льва Гинзбурга, у нас поставленная Юрием Любимовым на Таганке.

Но всё это на самом деле не так уж интересно. Хотя об этом написано много увлекательных биографических триллеров.

И уж конечно, скучноватые объёмистые писания маркиза де Сада интересны вовсе не настырно-подробным изображением секса и издевательств, изнасилований и живодёрств.

Кстати, одни люди считают, что всё это — странная и неловкая игра ума, поскольку в реальности все эти комбинации тел и орудий пыток просто невозможны, технически неосуществимы, хоть ты закончи цирковое училище с золотой медалью.

Другие люди полагают, что тексты де Сада — это весьма своеобразная пропаганда добродетели и воздержания. Так сказать, от противного. От очень противного, просто-таки от омерзительного. Поскольку прилежное чтение всех этих описаний вызывает какие угодно чувства, но только не эротические. То есть романы де Сада — это не порнография.

Кстати, как писатель де Сад плох. Вызывающе плох, насколько можно судить по переводам. За исключением нескольких ловко сочинённых новелл, это громоздкие романы-трактаты. В его время уже были написаны «Исповедь» и «Новая Элоиза» Руссо, и по сравнению с ними — в чисто литературном смысле — де Сад беспомощен и многословен до графомании. Он, кстати, и был графоманом в строгом смысле слова. Писал много, жадно и почти безуспешно для современников — Европа открыла его лет через сто после его смерти.

Однако же это великий писатель. Хоть и очень плохой. Так получилось.

У маркиза де Сада интереснее всего мысль. Его концепция религии, морали и общественного устройства. Его соображения о физике общества, если можно так выразиться. О тех силах притяжения и отталкивания, которые делают общество (а) возможным и (b) невыносимым.

В промежутках между скучноватыми оргиями герои и героини рассуждают. И в этих рассуждениях — квинтэссенция революции как мировоззрения и опыта.

То, что маркиз де Сад — атеист, ясно само собою. Но он даже не богоборец всерьёз, а насмешливый исследователь религиозных предрассудков. Для него нет и абсолютной морали. Маркиз де Сад утомительно перечисляет противоречащие друг другу моральные нормы разных народов и разных эпох и приходит к двум выводам. Первый: моральные нормы — это чистейшая условность, зависящая от времени, места и прихоти господ. Второй, куда более серьёзный: если в морали и есть что-то общее, то это — насилие как инструмент утверждения нормы и как особая ценность, некая сверхнорма. «Нравственно то, что служит интересам рабочего класса, товарищи!» «Не ограниченное никакими законами насилие, товарищи!»

Однако есть нечто, заменяющее Бога и мораль — это Природа (разумеется, с большой буквы). Природа — это и есть столь любимые революционерами «объективные законы», которые легитимизируют насилие — революционное, да и всякое иное. Главный закон природы — это стремление всех живых существ доминировать и наслаждаться, доминируя. Духовный интерес, духовный мотив, по де Саду — это интерес и мотив телесного наслаждения, который может быть осуществлён путём безраздельного контроля над чужим телом. Собственно, единственное духовное наслаждение есть переживание этой власти, упоение безнаказанностью, которое не существует отдельно от обладания здесь и сейчас.

Де Сад делает три вещи — он отважно радикализирует материальный интерес, о котором в более мягкой, пристойно-буржуазной форме будут говорить революционеры последующих веков, например, марксисты. Он столь же резко радикализирует и духовный мотив, о котором в более приемлемой, романтическо-идеалистической форме будут говорить другие революционеры будущего, например, первые русские террористы, националисты ХХ века, религиозные фундаменталисты нашего времени.

Одни говорили о простой, нужной всякому человеку зажиточности, обеспеченности; другие — об освещающих наш путь идеалах. Тех и других можно понять — у них были жёны и дети, друзья и соратники: надо было выглядеть прилично в их глазах, надо было говорить то, что поймут и поддержат люди вокруг. А люди вокруг — увязли в прошлом, в шаблонах повседневности, и даже Маркс с Бакуниным должны были это учитывать. Де Сад сидел в тюрьме или сумасшедшем доме, у него не было ни семьи, ни референтной группы, и он имел возможность додумать и дочувствовать Революцию до конца.

Материальный интерес — это интерес наслаждения; идеальный — интерес властвования. Третье, что сделал де Сад — объединил их в одно. Власть — это наслаждение властвующего; власть сама по себе — главнейший соблазн.

Оруэлл написал об этом через полтораста лет после де Сада и в этом смысле не сказал ничего нового: О'Брайен — это Нуарсей эпохи модерна. Некоторые сюжетные повороты «Жюльетты» (записка министра делает правого виноватым, а преступника — героем) предвосхищают мысли романа «1984». В книгах де Сада есть и свой Уинстон Смит — несчастная добродетельная Жюстина. Впрочем, этот сюжет не прописан, а лишь намечен: мазохизм — это контрреволюция приспособленчества, но время её пришло лет через сто после де Сада, а то и позже. Но я слегка отвлёкся, простите.

Богатство и социальный статус — не цели. Это лишь инструменты для достижения власти=наслаждения. Власть ради собственности и статуса — это реакция, застой. Собственность и статус ради власти — это Революция.

По маркизу де Саду, не бывает сословий и классов, не бывает умных и дураков, не бывает красавцев и уродов, честных и подлых, мужчин и женщин, даже, честно говоря, богачей и бедняков как таковых тоже не бывает. Были, есть и будут господа и рабы. Господа существуют, наслаждаясь. Рабы существуют для наслаждения господ. Наслаждение — вот универсальное силовое поле социальной физики. Рабы всегда хотят стать господами.

Вожделение власти всегда эротично, промискуитетно и, конечно, трансгрессивно. Всегда — включая наше относительно недавнее прошлое. Вот признательные показания бывшего железного наркома Николая Ежова (в юности — бедного рабочего паренька, которого насиловали пьяные мастера): «В октябре или ноябре 1938 года во время попоек у меня на квартире я имел интимную связь с женой одного из своих подчинённых. И с её мужем, с которым я действительно имел педерастическую связь». Неважно, правда это или самооговор под пытками. Важен дискурс. Ведь и маркиз де Сад, смакуя бисексуальные оргии, изнасилование жены в присутствии мужа и потом мужа на глазах жены — он ведь только фантазировал.

Что же в связи с этим мы назовём революционной законностью, товарищи?

Вот «Декларация прав человека и гражданина», принятая Национальным учредительным собранием 26 августа 1789 года. Вот её знаменитая статья 17: «Так как собственность есть право неприкосновенное и священное, никто не может быть лишён её иначе, как в случае установленной законом явной общественной необходимости и при условии справедливого и предварительного возмещения».

А вот что пишет об этом маркиз де Сад:

«Упаси бог, чтобы я критиковал клятву уважать собственность, которую недавно дал Народ. Но я вас спрашиваю, является ли этот закон поистине справедливым, если он предписывает тому, кто ничего не имеет, почитать того, кто имеет всё? Каковы составные части общественного договора? Он заключается в том, чтобы пожертвовать долей своей свободы и богатства во имя поддержания и сохранения того и другого? На этом фундаменте зиждутся все законы.

Но опять же, почему тот, кто ничего не имеет, должен быть связан соглашением, которое защищает того, у кого есть всё? Что за польза ему, если он поклянётся? Уж точно, нет ничего более несправедливого. Это уже не будет договором между свободными людьми. Договор превратится в оружие сильного против слабого, которому ничего не останется, как без конца бунтовать.

Такова ситуация, создавшаяся в результате клятвы уважать собственность, дать которую потребовало государство от каждого гражданина. Но с её помощью богатый лишь поработит бедного, только богатому выгодна эта сделка, которую бедняк так опрометчиво заключает, не видя, что с помощью вытянутой из него клятвы, которую он дал по простоте душевной, он обязывается делать то, что по отношению к нему никто делать не будет». («Философия в будуаре», 1795).

Кстати, замечательная формула: «упаси бог, чтоб я критиковал, но я лишь спрошу…»

В общем, только успела появиться буржуазная частная собственность как правовой институт, де Сад объявил её залогом будущих революций.

Не только на макроуровне, но и в сознании пятнадцатилетней девчонки:

«Ну и ладно, — подумала я. — Мне тоже надо добиться богатства; богатая, я буду такой же наглой и безнаказанной; я буду иметь такие же права и такие же удовольствия. Надо сторониться добродетели, это верная погибель, потому что порок побеждает всегда и всюду; надо любой ценой избежать бедности, так как это предмет всеобщего презрения. Но, не имея ничего, как могла я избежать несчастий? Разумеется, преступными делами. Преступления? Ну и что тут такого? Успех — единственный признак торжества! Пусть не мешают мне никакие препятствия, никакие сомнения, ибо нищета — удел тех, кто колеблется. Если общество состоит из дураков и мошенников, будем мошенниками: в тридцать раз приятнее надувать других, чем оказаться в дураках». («Жюльетта, или успехи порока», 1801).

Словно вчера написано.

Новые структуры возникают в старом поле желаний. До настоящего времени Web 2.0 лишь рафинирует содержание; если она или какая-нибудь Web 5.1 сможет отделить наслаждение от власти, тогда исполнится последняя воля маркиза де Сада — имя его изгладится из памяти людей. Но это будет ещё нескоро.

Автор: Денис Драгунский, Часкор



Популярное в моем блоге 

в октябре 2014 года

 Электронная сигарета. Хроника знакомства. Ч. 1. 14 янв. 2011 г.

Электронная сигарета. Общая информация. 16 янв. 2011 г

Уильям Сомерсет Моэм ИСКУССТВО РАССКАЗА 22 нояб. 2012 г.







Электронная сигарета. Хроника знакомства. - ч.2. 16 янв. 2011 г.





Популярное из моей коллекции 

анекдотов в октябре 2014 года






Женская логика 22 марта 2012 г.


АудиоАнекдоты. Одесские. Зиновий Высоковский. 14 янв. 2012 г. 





Беседа американского авианосца с испанским маяком на мысе Финистерре 18 июля 2011 г.

 




Комментариев нет:

Отправить комментарий