Почему во всем виноват Пушкин?

четверг, 19 марта 2015 г.

Почему во всем виноват Пушкин?

Приходилось ли вам слышать выражения типа: «А уроки кто будет делать? Пушкин, что ли?» Раньше они были довольно распространёнными. Михаил Булгаков в своём знамени- том романе «Мастер и Маргарита» вкладывает фразы «с Пушкиным» в уста одного из героев, Никанора Ивановича Босого: "Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по несколько раз произносил фразы вроде: «А за квартиру Пушкин платить будет?» или «Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?..»

Почему виноватым оказывается всё время именно Пушкин? Этот вопрос не так-то прост. Современная исследовательница Е. Г. Рабинович предприняла интересную попытку ответить на него. Для начала она провела серию опросов, чтобы узнать, пользуются ли сейчас такими выражениями и насколько широко. Оказалось, что они понятны всем, но употребляются гораздо реже, чем полвека назад. Кроме того, выяснилось, что выражения «с Пушкиным» использовались в основном в Москве. В других местах существовали аналогичные фразы, но вместо Пушкина в них стояли другие имена. Например, в Одессе упоминался Дюк, а в Смоленске — Глинка с Блонья. Кто это такие?

Оказывается, так в городском просторечии называются… памятники. В центре Смоленска в 1865 году был открыт памятник М. И. Глинке, великому русскому композитору. Блоньем же жители Смоленска называли бульвар, на котором стоял памятник. «Дюк, — пишет Е. Рабинович, — памятник герцогу („дюку“) Арману-Эмманюэлю Ришелье, который более десяти лет (1803–1815) был губернатором Одессы и заметно её благоустроил. Его именем зовётся одна из главных городских улиц, а памятник ему стоит на бульваре, около знаменитой лестницы, то есть опять-таки в любимом месте прогулок…»

Скорее всего, делает вывод исследовательница, и в выражениях «с Пушкиным» имеется в виду не сам поэт, а его знаменитый памятник работы скульптора Опекушина, торжественно открытый в Москве на Тверском бульваре в 1880 году. Он сразу стал своеобразным центром города, важнейшим ориентиром в нём.

Остаётся вопрос — почему именно названия памятников входят во фразеологизмы в такой необычной роли? Вот как отвечает на него Е. Рабинович: «Выражения „с памятником“ имеют своим почти полным аналогом широко распространённые выражения „с дядей“. Абсолютно во всех случаях Пушкин, или Глинка с Блонья, ли Дюк могут быть заменены „дядей“ („А за квартиру дядя платить будет?“, „А лампочку, значит, дядя вывинтил?“). Под „дядей“ при этом подразумевается не родственник говорящего или укоряемого, а „некий незнакомец“…». Дядей могут пугать («Будешь баловаться, дяде отдам!»), он, наоборот, может восприниматься как добрый помощник, на которого при этом не всегда стоит надеяться («Ты чего к контрольной не готовишься? На дядю надеешься?»). Дядя — это название для представителя «иного», «чужого», «потустороннего» мира, мифологического персонажа (неслучайно этим словом называют и чёрта, и лешего, и домового). Впрямую называть представителей нечистой силы было нельзя, для этого использовались заменяющие имена-табу. Дядя — одно из таких имён, наиболее обобщённое, размытое по своему смыслу обозначение выходца из «не нашего» мира. Так вот, зримым воплощением такого «дяди» и становится памятник — незнакомый, неживой (то есть сразу противопоставленный миру людей) «мужчина».

Пример с Пушкиным позволяет нам получше присмотреться к табу — запретам на произнесение слов.

Очень интересный материал о словесных табу представлен в книге английского учёного Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь». Целый раздел посвящён в ней запретам на упоминание личных имён людей. На первый взгляд, это кажется весьма странным. Для чего же человеку дают имя, как не для того, чтобы произносить его вслух? Однако многие древние народы, культуру которых и изучал Фрэзер, придерживались на этот счёт другого мнения.

Вот что пишет учёный: «Первобытный человек считает своё имя существенной частью самого себя и проявляет о нём надлежащую заботу. Североамериканский индеец, к примеру, относится к своему имени как к самостоятельной части тела (подобно глазам или зубам) и пребывает в уверенности, что от дурного обращения с именем проистекает не меньший вред, чем от раны, нанесённой какому-нибудь телесному органу».

Интересные обычаи, связанные с сокрытием личных имён, существуют в Австралии: «Австралийские аборигены нередко держат личные имена в тайне от всех из боязни, что, узнав ваше имя, враг может магическим путём использовать его вам во вред… У племён Центральной Австралии каждый мужчина, женщина и ребёнок кроме имени, употребляемого в обиходе, имеет тайное или священное имя, которое присваивается ему старейшинами сразу же или вскоре после рождения… Это имя произносится только шёпотом и лишь после того, как приняты все меры предосторожности, чтобы никто из посторонних не смог его подслушать».

Рассказывает Фрэзер и о том, как в одном из племён боролись с воровством: «Начинающего вора можно исправить, достаточно только выкрикнуть его имя над кипящим котлом с целебной водой, прикрыть котёл крышкой и на несколько дней оставить имя вора в воде». Считалось, что вор обязательно исправится, даже если ничего не знает о произведённой с его именем операции. (Хорошо бы иметь такую целебную воду ещё, например, для двоечников или прогульщиков — многие учителя и родители вздохнули бы свободно!).

Важное значение личному имени человека придавали и наши предки. Выбор имени для ребёнка производился очень тщательно, по святцам. В период до крещения, в ходе которого ребёнок получал имя, его называли каким-нибудь временным именем — например, Богданом (что значит данный Богом).

Часто бывало так, что после крещения ребёнка не называли его настоящим именем. Делали так с целью обмануть смерть или болезнь. Если же ребёнок серьёзно заболевал или долго не мог вылечиться, его могли даже крестить заново. Так можно было победить болезнь. Сегодня к именам относятся проще. Неужели и в этом виноват Пушкин?

С. В. Волков, Вестник Олимпиады "Светозар"